Пандемия коронавируса постоянно выдается в прессе за причину обвала рынков и всеобщего хозяйственного спада. Однако «дождь пошел сам»: кризис произошел не от вируса, а пандемия лишь наложила свой отпечаток.
Вплоть до 2020 года состояние экономики мира напоминало сжатую пружину. Все началось в 2007 году с ипотечных проблем в США. В 2008–2009 гг. обвал на фондовых и сырьевых рынках показал: настало время мирового кризиса.
В той обстановке господствовали две идеи. Во-первых, что стабилизация финансовой системы США улучшит общее положение и будет запущен новый цикл. Во-вторых, что после Великой рецессии 2008–2009 гг., как не очень-то разумно назвали кризис лучшие англосаксонские экономисты, наступит время медленного экономического роста. Вывод проистекал из травмы, которую получила мировая экономика и которая будет мешать ей двигаться быстро.
События 2013–2016 гг. не оставили камня на камне от первого вывода. Но, как тогда виделось многим, США не штормило. Они показывали признаки выхода из кризисного состояния. И могли бы из него выйти, если б демократы пошли на коренные реформы. А ведь их уговаривали именитые экономисты, например Джозеф Стиглиц.
Решение было принято иное: искать новую опору вовне США. К этому, казалось бы, побуждала сама обстановка Второй волны мирового кризиса. Он свирепствовал в БРИКС и на «развивающихся рынках». Поэтому казалось, что политическими средствами можно эти рынки взломать, а их ресурсы без посредников использовать для поддержки своей системы. Это потребовало отмены «Вашингтонского консенсуса» как соглашения между элитой старых центров капитализма и странами второго и третьего эшелона. Консенсус создал основу для роста мировой торговли, инвестиций и производства на целый большой цикл — длинную волну по Николаю Кондратьеву. Большой кризис 2008–2020 гг. положил этому конец.
Внезапной проблемой для США оказалась усталость общества и запрос на другие решения со стороны производственного капитала. Это и привело в 2016 году к победе Дональда Трампа. Но, конечно, не он сорвал планы финансовой элиты и сделал возможным спад 2020 года в Северной Америке. Трамп лишь не смог реализовать альтернативный план. В специальном докладе, подготовленном при кафедре Политической экономии РЭУ им. Г. В. Плеханова, он был разобран во всех подробностях. Необходима была девальвация доллара. Она должна будет произойти уже под влиянием новых событий — как результат крупного провала. В целом же вышло так, что кризис вернулся на Запад в 2020 году.
Этим было продемонстрировано, что свою роль локомотива мировой экономики там выполнить не могут. Потребление придавлено долгами, в долгах весь корпоративный сектор, а малый бизнес изнывает от проблем, которые связывает с коронавирусом и избыточным карантином. В долгах и власти. В США долг правительства превышает $27 трлн. Астрономическая сумма, которую никто и никогда не покроет. Долг правительства США можно только списать. Каким бы ни был механизм этой операции, она ведет к падению курса доллара. Обрушится покупательная способность американских домашних хозяйств; пока она падает в силу общего сжатия экономики в 2020 г. и увольнений работников, которые обходятся слишком дорого, хотя не могут прожить на получаемые деньги. В начале эпохи кризиса на США приходилось порядка 40% мирового потребления. За 2008–2020 гг. пропорция изменилась. Например, выросли по массовому потреблению Китай и Индия. Жилищное и иное строительство развивалось во многих частях мира, что увеличивало их долю в потреблении. Однако если доллар рухнет, доля США в глобальном потреблении опустится радикально.
Представляем ли мы себе экономику, где на США приходится 15–20% мирового потребления? А если показатель опустится ниже 15%? Имеет ли команда Джо Байдена рецепт, как разобраться с проблемами, и в самом ли деле демократы США выдвинули этого «опытного человека» из-за достоинств, столь важных в настоящих условиях? Все это имеет прямое отношение к тому, какой мировая экономика окажется после пандемии; точнее, после большого кризиса 2008–2020 годов. Она будет иной. Она утрачивает свое старое ядро, поскольку США, Англия и ЕС не могут выступить локомотивами глобальной торговли. В годы кризиса они не только не решили своих проблем, но усугубили их.
Поэтому степень свободы для других крупных стран возрастает. Они могут полагаться лишь на свои планы экономического развития, которые способны меж собой согласовывать — выстраивать новые торговые и технологические цепочки. Запуска старого локомотива ожидать не приходится. Все ощутимее, что даже при переходе других экономик в движение в США и Англии, а с ними Японии и ЕС, положение будет оставаться не самым хорошим. Китай мог бы сыграть роль нового локомотива, но Третья волна мирового кризиса (обвал 2020 года) потому и произошла, что общее замедление роста ВВП в мире в Китае перешло в спад. Сами по себе жесткие санитарные меры без этого едва ли были возможны.
Улучшение ситуации в экономике КНР вовсе не будет означать, что эта страна, подобно тому, как было в 2016–2018 годах, потянет мировую торговлю. Это серьезно меняет всю картину ожидаемого посткризисного восстановления глобальной экономики. Впрочем, возросшую роль китайского рынка не стоит отрицать, просто ни там, ни в других странах не будут открыты коридоры для потока любых товаров из любой части мира. Поощрять предпочтут друзей.
Летом 2020 года кризис перешел во всем мире в депрессию, а она может быть весьма продолжительной. Теоретически это состояние экономики необходимо для реконструкции, для подготовки нового подъема. Это включает изменение экономической политики; включает и подготовку планов правительством России, и выборы в США с их несравнимо меньшей определенностью и еще меньшей ясностью последствий.
Однако очевидно одно: планы будут приняты, протекционизм возрастет, торговля будет поддерживаться только в формате обмена необходимым — не как «свободная торговля», а как прагматическая или меркантилистская. Роль государства увеличивается, а борьба между ними становится новым стимулом для изменения экономической политики.
Новый экономический подъем будет иметь много точек начала. Влияние старых локомотивов, прежде всего США и Англии, вероятно, не будет решающим. Они могут даже остаться в числе отстающих, застрять в социально-политической и экономической неопределенности. Намечающиеся серьезные девальвации на Западе могут оздоровить экономики, но их место в глобальном потреблении понизится, а новые внешние рынки для их продукции не возникнут. Зато мировая конкуренция может стать менее политической и более экономической. Но рост всюду будет в первую очередь зависеть от местных мероприятий и способности их осуществить. Это может быть коллективная способность, какую обещает евразийская интеграция на постсоветском пространстве.
Впрочем, положение таково, что во многих странах должны еще быть сделаны политические выводы из экономического кризиса. Пандемия подталкивает этот процесс, но не дает ему полной определенности. Исход борьбы может быть различным для разных стран. Определенно одно: мировая экономика меняется куда более радикально, чем после большого кризиса 1973–1982 гг.
0
78 
